Неточные совпадения
— Совершенно правильно, — отвечал он и, желая смутить, запугать ее,
говорил тоном
философа, привыкшего мыслить безжалостно. — Гуманизм и борьба — понятия взаимно исключающие друг друга. Вполне правильное представление
о классовой борьбе имели только Разин и Пугачев, творцы «безжалостного и беспощадного русского бунта». Из наших интеллигентов только один Нечаев понимал, чего требует революция от человека.
Теперь,
говоря о философах-моралистах, он прищурился и зажег в глазах надменную улыбочку, очень выгодно освещая ею покрасневшее лицо.
Так, когда Нехлюдов думал, читал,
говорил о Боге,
о правде,
о богатстве,
о бедности, — все окружающие его считали это неуместным и отчасти смешным, и мать и тетка его с добродушной иронией называли его notre cher philosophe; [наш дорогой
философ;] когда же он читал романы, рассказывал скабрезные анекдоты, ездил во французский театр на смешные водевили и весело пересказывал их, — все хвалили и поощряли его.
— Мне еще Ляховский
говорил о нем, — заметил Привалов, — впрочем, он главным образом ценит его как
философа и ученого.
Когда в прошлом
философы говорили о врожденных идеях, то, благодаря статическому характеру их мышления, они плохо выражали истину об активном духе в человеке и человеческом познании.
Бецкий сказал
о помещиках, что они
говорят: «Не хочу, чтобы
философами были те, кто мне служить должны» [См.: А. Щапов. «Социально-педагогические условия умственного развития русского народа».].
(Не
говорим, разумеется,
о личных отношениях: влюбиться, рассердиться, опечалиться — всякий
философ может столь же быстро, при первом же появлении факта, как и поэт.)
Несмотря на обещание откровенности с Дмитрием, я никому, и ему тоже, не
говорил о том, как мне хотелось ездить на балы и как больно и досадно было то, что про меня забывали и, видимо, смотрели как на какого-то
философа, которым я вследствие того и прикидывался.
Все только хлопочут, как бы потанцевать, в карты, на бильярде поиграть, а чтобы этак почитать, поучиться, потолковать
о чем-нибудь возвышенном, — к этому ни у кого нет ни малейшей охоты, а, напротив, смеются над тем, кто это любит: «ну, ты,
говорят,
философ, занесся в свои облака!».
— Много ты этим выиграешь, как же! Я уж
о сестре твоей не
говорю. Известно, ты обуреваем страстью… где тебе
о сестре думать! Да в отношении к другой особе, что, ты думаешь, убивши
философа, ты дела свои поправишь?
И если бы собрались к ней в камеру со всего света ученые,
философы и палачи, разложили перед нею книги, скальпели, топоры и петли и стали доказывать, что смерть существует, что человек умирает и убивается, что бессмертия нет, — они только удивили бы ее. Как бессмертия нет, когда уже сейчас она бессмертна?
О каком же еще бессмертии,
о какой еще смерти можно
говорить, когда уже сейчас она мертва и бессмертна, жива в смерти, как была жива в жизни?
Один козак, бывший постарее всех других, с седыми усами, подставивши руку под щеку, начал рыдать от души
о том, что у него нет ни отца, ни матери и что он остался одним-один на свете. Другой был большой резонер и беспрестанно утешал его,
говоря: «Не плачь, ей-богу не плачь! что ж тут… уж бог знает как и что такое». Один, по имени Дорош, сделался чрезвычайно любопытен и, оборотившись к
философу Хоме, беспрестанно спрашивал его...
— Благодари пана за крупу и яйца, —
говорил ректор, — и скажи, что как только будут готовы те книги,
о которых он пишет, то я тотчас пришлю. Я отдал их уже переписывать писцу. Да не забудь, мой голубе, прибавить пану, что на хуторе у них, я знаю, водится хорошая рыба, и особенно осетрина, то при случае прислал бы: здесь на базарах и нехороша и дорога. А ты, Явтух, дай молодцам по чарке горелки. Да
философа привязать, а не то как раз удерет.
— Ну, это, батюшка, что-то тонко. Вы с сестрой об этом
поговорите: она насчет этих тонкостей дока. «Анну Каренину» ли по косточкам разобрать или
о Достоевском
поговорить, все может; а уж эта штука в каком-нибудь романе, наверно, разобрана. Прощайте,
философ!
Я не
говорю о присутствующих, но все женщины, от мала до велика, ломаки, кривляки, сплетницы, ненавистницы, лгунишки до мозга костей, суетны, мелочны, безжалостны, логика возмутительная, а что касается вот этой штуки (хлопает себя по лбу), то, извините за откровенность, воробей любому
философу в юбке может дать десять очков вперед!
— Видишь, мой друг, я хотел тебя предупредить… Мне пришло это на мысль по поводу нашей беседы…
о тех господах, которые живут здесь под надзором… К выборам начнут съезжаться… бывать у нас. Ты понимаешь, вдруг один из этих господ пожалует к тебе… Например, этот…
философ… Я ничего не
говорил тебе до сих пор, но, право, лучше бы было воздержаться…